Перо динозавра - Страница 1

К оглавлению

1

Глава 1

Зольнхофен, Южная Германия, 5 апреля 1877 года

Анне Белле снилось, что это она нашла археоптерикса, доисторическую птицу из Баварии. Экспедиция продолжалась уже шестую неделю, тонкий слой земли покрывал лица всех участников, царило уныние. Руководитель экспедиции Фридеман фон Мользен был единственный, кому удавалось сохранять хорошее настроение. Утром, когда сонная Анна, дрожа от холода, вышла из своей палатки, Фридеман уже сидел у костра и пил кофе, и, судя по каше в котелке, он давно приготовил завтрак и уже поел. Анна устала от каши, устала от пыли, устала от необходимости стоять на коленях и рыться в земле, но находить там только более-менее современные кости, которые, хоть и представляли определенный интерес, не могли бы побудить ее заняться биологией и уж точно не были достаточной наградой за то, что она провела в этих ужасных условиях уже пять недель своих каникул. Шел 1877 год, и на этом месте в своем сне Анна почувствовала: что-то не так. На ней был ее пуховик камуфляжной расцветки и теплые меховые сапоги на резиновой подошве, чем Фридеман фон Мользен, который курил трубку, облаченный в вельветовый костюм-тройку с жилетом и часами на цепочке и в надвинутой на уши шерстяной фуражке, совсем не был удивлен.

В тот день дело наконец стронулось с мертвой точки. Они находились в Зольнхофене, к северу от Мюнхена, экспедиция состояла, кроме Анны и Фридемана фон Мользена, из двух студентов-дипломников, двух местных носильщиков и ретривера, суки коньячного цвета, которую привез с собой Фридеман и которую тоже звали Анна Белла, — эта деталь ужасно раздражала Анну во сне. Они снова, как и вчера, брели по холму, и фон Мользен рассказывал анекдоты. Или не анекдоты, не важно, Анна уже успела наслушаться здесь столько всего, что ей не доставляло никакого удовольствия быть участником этих событий, хотя любой ученый-естественник не раздумывая отдал бы правую руку, чтобы оказаться на ее месте. Фридеман фон Мользен собирался что-то сказать, он вынул изо рта трубку и ткнул пальцем в сторону Англии. В последнее время он потерял покой, и все из-за Дарвина.

Эволюционное учение уже входило в силу, но горячие споры о том, какой именно механизм приводит эволюцию в движение, продолжались, и сколь сильно фон Мользен был увлечен идеей эволюции, столь же категорически он отвергал тезис Дарвина о том, что движущей силой эволюции является естественный отбор. Когда страсти достигли точки кипения, фон Мользен обозвал Дарвина колюшкой, хотя Анна с трудом понимала, почему в качестве самого страшного ругательства он выбрал именно слово колюшка.

В самом начале экспедиции Анна несколько раз поспорила с фон Мользеном, и это заложило основу его симпатии к ней. Фон Мользен был человеком, всячески поощрявшим любопытство к естественно-научным явлениям, и он не видел ничего плохого, и сам об этом говорил, в том, чтобы выступить в роли адвоката дьявола с целью запалить интересную дискуссию — лишь бы человек не верил в то, что, как утверждает эта колюшка, еще на нашем веку станет общепринятым знанием: что все живые организмы, мыши и люди, птицы и жужелицы якобы произошли от одного существа, а все различия в морфологии, физиологии и поведении индивидов являются следствием адаптации и конкуренции.

— Что из этого следует? — поинтересовался фон Мользен и внезапно указал на Анну трубкой, но прежде чем она успела раскрыть рот, он сам ответил на свой вопрос.

— Из этого следует, — весело продолжил он, — что совокупность наследуемых признаков не является законченной величиной. Что она может изменяться и никто не может предсказать, что именно ее изменит, как будто все то, что нас окружает, природа и бытие, совершенно случайны и непродуманны, и знаете ли, это просто сумасшествие!

Дарвин как раз утверждал в своей пресловутой речи в Оксфордском университете, что большие пробелы в характеристиках окаменелостей птиц объясняются исключительно тем, что недостающие окаменелости до сих пор не найдены. Как только их найдут — и это только вопрос времени, — эволюционный пасьянс сложится, станут понятны соответствия и для всех без исключения, а не только для Дарвина и его ближайшего окружения, станет очевидно, что важнейшей движущей силой эволюции является естественный отбор. Да он ненормальный, — заключил фон Мользен и настороженно посмотрел на Анну.

Пятый день экспедиции Анна начала с попытки произвести на руководителя впечатление своей игрой в шахматы. Фон Мользен выудил из левого нагрудного кармана (в правом всегда лежала трубка) маленькую доску с роговыми фигурками и хлопком раскрыл ее у себя на правом бедре. Анна почти сразу же умудрилась попасть в идиотское положение, потому что в попытке поддержать точку зрения Дарвина упомянула окаменелость, которую найдут еще только через семьдесят четыре года, а потом, стараясь загладить оплошность, увязла еще глубже, вспомнив пернатого динозавра из Китая, которого два китайских палеонтолога найдут и опишут и вовсе сто двадцать три года спустя. Фон Мользен так опешил, что выкинул с доски собственного ферзя, и Анне ужасно захотелось спрятать голову в песок.

— Мы здесь занимаемся наукой, а не чушью собачьей, — сказал фон Мользен, подбирая ферзя, и Анна сдалась. В конце концов, это всего лишь сон.

С тех пор ее настроение все ухудшалось и ухудшалось, так что в то утро, когда фон Мользен, будучи в отличной форме, снова принялся грозить Англии трубкой, Анна решила, что для нее это будет последний день экспедиции. Она вернется в Мюнхен, по-человечески поужинает, потом сядет в поезд и доедет сначала до Берлина, а оттуда — домой в Копенгаген. Она сощурилась и попыталась проснуться, но ветер продолжал продувать баварские степи, фон Мользен развернулся на девяносто градусов к северу и снова засунул трубку в рот, а вдалеке Анна увидела кролика, который долго стоял на задних лапах и принюхивался, прежде чем исчезнуть в зарослях. Анна вздохнула.

1